"душевнобольные художники из психиатрической клиники Гуггинг под Веной продают свои картины за 50 тысяч марок и более. (Это я уже цитирую немецкий общественно-политический еженедельник "Шпигель", тоже не чуждый прокладыванию дорог.) Обитатели этого дома -- лауреаты различных премий и представляли свои творения в Кельне, Париже, Сан-Паулу, Нью-Йорке. Диагноз их заболеваний -- шизофрения, мания преследования, высшая степень слабоумия. Рыночный успех их произведений заново открыл дебаты на тему гениальности, искусства и сумасшествия. О гуггингцах теперь говорят в музеях и галереях всего мира. Критики сравнивают их с Пикассо и Жоаном Миро... Новые журналы в США посвящены исключительно такой живописи, в Нью-Йорке и Чикаго открываются специальные галереи для творений психически больных художников. Европа и Америка уже завоеваны, на очереди -- японский рынок..."
е4. Одноглазый сейчас же схватил свои уши руками и принялся думать. По рядам любителей прошелестело:
-- Гроссмейстер сыграл е2--е4.
Остап не баловал своих противников разнообразием дебютов. На остальных двадцати девяти досках он проделал ту же операцию: перетащил королевскую пешку с е2 на е4. Один за другим любители хватались за волосы и погружались в лихорадочные размышления..."
Не так ли и мы, соприкасаясь с творением знаковой фигуры -- Grossmeister’а (да что уж там -- гения!), тут же "схватываем уши руками и принимаемся думать"? Над чем? Куда тут девается здравомыслие, обычно, в бытовых обстоятельствах, присущее нам? И не с этим ли замиранием души подходим мы к прославленному (прежде всего самим Малевичем) "Черному квадрату", который могли бы намалевать сами? Мог бы, во всяком случае, любой квалифицированный маляр, которому и в голову не пришло объявлять это произведением искусства.
Остап действовал с безошибочным расчетом на специфику массового сознания. Был представлен сногсшибательный проект превращения Васюков в Нью-Москву, своего рода манифест. На любителей это действует неотразимо. Малевич тоже выступал "с раздачей слонов". Когда ему заметили, что квадрат выполнен небрежно, он с неподражаемым апломбом ответил: "В квадратном холсте изображен с наибольшей выразительностью квадрат по законам нового искусства... Он не имеет ни одной параллельной линии к геометрически правильному квадрату холста и сам по себе также не повторяет параллельность линий сторон, являясь формулой закона контраста, присущего искусству вообще"2.
Малевич не любил вспоминать, что в начале века трижды проваливался при поступлении в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Валентин Серов и Константин Коровин, преподававшие там, видели перед собой уже и не слишком молодого человека, оснащенного апломбом вместо таланта.
Великие учителя все же, наверное, ошибались. Казимир Северинович безошибочно учуял пресловутый "дух времени": "Пролетариат -- творец будущего, а не наследник прошлого... Мы прекрасны в неуклонной измене своему прошлому... Разрушать -- это и значит создавать"; "Я развязал узлы мудрости, я преодолел невозможное.. Взорвать, разрушить, стереть с земли старые художественные формы -- как не мечтать об этом новому художнику, пролетарскому художнику, новому человеку"3...
С неудержимым апломбом самоименуются так называемые "революционные течения" нашего воистину трагического века: модернизм (от фр. -- новейший), постмодернизм (наиновейший), авангардизм (от фр. -- передовой), футуризм (от лат. -- будущее), супрематизм (от лат. -- наивысший)... Очередные "измы", передовые и передовейшие. Могла ли, кстати, такая манифестация понравиться вождю всех народов, фюреру тысячелетнего рейха, любому диктатору, который при этом как бы уступает искусству часть прерогатив в области идеологии? И вот это непризнание тоталитарной властью, к которой новаторы всякую минуту готовы были приползти на брюхе (что с бесстыдством обнажено в вышеприведенных и других подобных манифестах), снискало им дополнительную славу -- "борцов с тоталитаризмом".
Что действует и доселе! Местный старатель только что выставил в Мюнхене, у Старой ратуши на Мариенплац, "Черный квадрат" в собственном исполнении и на скверном немецком объясняет почтеннейшей баварской публике (шляпы с барсучьими кисточками, пригодными для бритья, кожаные штаны до колен...), чем славен russisches Genie Малевич и почему "авторская копия" -- выгоднейшее вложение...
Понятно, Geschдft -- святое дело. Ну а в нашей богоспасаемой отчизне уже не простаки с кисточками на шляпах вместо перьев, но искусствоведы Третьяковки в беспокойстве: знаменитое полотно (в действительности авторская копия, поскольку оригинал осыпался еще в 20-е годы) покрывается трещинами, вот-вот в свою очередь начнет осыпаться...
Не обходится без мистики: в центре "Квадрата" трещины погуще, жиже по краям -- с чего бы это?.. Рентгеноскопия обнаруживает "знак, подобный цифре 3", на холсте под живописным слоем -- к чему бы это?.. Словом, забот полон рот.
"Ну и что? -- спросишь сам себя. -- Дух веет где хочет". Так в чем же дело? А дело ведь не в них, творцах, а в нас, публике. Как-то неохота попадать в разряд тех, о ком поп-певец Титомир отозвался с прямотой римлянина: "Пипл хавает".
Гилберт Честертон писал: "Те, кого мы зовем интеллектуалами, делятся на два класса: одни поклоняются интеллекту, другие им пользуются. Те, кто пользуется умом, не станут поклоняться ему -- они слишком хорошо его знают. Те, кто поклоняется, -- не пользуются, судя по тому, что они о нем говорят... Круглых дураков тянет к интеллектуальности, как кошек к огню".
"Ибо связки -- не бздюме утряски"
Тема -- необъятная. Предельно сузим ее. Обратимся к поэту, который -- хоть уже и не с нами -- по-прежнему у всех на виду, поскольку отмечен высшей творческой наградой -- Нобелевской премией. На виду -- но на слуху ли? Стихи ведь это прежде всего звучащее слово.
Вот наш поэт-лауреат в обители муз, в Италии. Возлюбленная изменила ему с неким графом. Не слишком ново; впрочем, как говорится, се ля ви.
Но что трагедия, измена
для славянина, то ерунда
для джентльмена
и дворянина. Граф выиграл,
до (!) клубнички лаком,
в игре без правил. Он ставит
Микелину раком,
как прежде ставил...
"Славянин", то есть сам поэт (или его alter ego), находит утешение (как водится) во вдохновении:
...сорвись все звезды с небосвода,
исчезни местность, все ж не оставлена
свобода,
чья дочь -- словесность. Она, пока
есть в горле влага,
не без приюта. Скрипи, перо. Черней,
бумага.
Лети, минута.
Черней -- покрывайся письменами. Что ж, обратимся к оным... Увы, во всем объемном, едва ли не последнем прижизненном сборнике (Урания. Ардис, 1987) к Иосифу Бродскому в приведенных только что строчках словно бы вернулась былая поэтическая сила. Как же объективно реализуется столь сильно заявленное вдохновение? "Элегия" в сборнике на предыдущей странице все о том же -- об отринутой любви, но чувство тонет в косноязычии и чудовищной невнятице:
До сих пор, вспоминая твой голос,
я прихожу
в возбужденье. Что, впрочем,
естественно. Ибо связки
не чета голой мышце, волосу, багажу
под холодными буркалами,
и не бздюме (!) утряски
вещи с возрастом. Взятый
вне мяса, звук
не изнашивается в результате тренья...
И так далее -- до заключительных строчек:
потерявший конечность, подругу,
душу
есть продукт эволюции. И набрать
этот номер мне
как выползти из воды на сушу.
Бродскому, надо сказать, любы не стихи как таковые, но непременно -- элегии, эклоги ("зимние" и "летние"), сонеты (венками!), катрены, стансы (сборник 1983 года -- "Новые стансы к Августе"), квинтеты, на худой конец, строфы (зато -- "Венецианские")... Но для чего бы вполне случайные наборы слов произвольно дробить на мнимо поэтические строки, располагать столбцами? Ведь не только рифмы, но и ритма, и лада нет. Да и смысла тоже. Потому что поэтический смысл если как-то еще возможен без рифмы (верлибр), то без лада -- никак.
Но может быть, тенденциозен мой подбор цитат? Прибегну к содействию известного -- да что там, глобально прославленного -- критика Александра Гениса. Вот поэтические выдержки из его панегирика поэту. Оправдан ли восторг?
Итак, А. Генис "Взаймы у будущего, или Последняя книга Бродского"4:
"Человек -- штучен, уникален, неповторим, а значит, конечен. Он живет в пунктирном мире, разделенном на вчера, сегодня и завтра. Зато, скажем, птица... ближе к вечности. Собственно, об этом она сама сказала поэту:
Меня привлекает вечность.
Я с ней знакома.
Ее первый признак --
бесчеловечность.
И здесь я -- догма".
(Вероятно, "здесь я -- дома". А впрочем, поди знай, опечатка или прихоть поэта?)
Вот Генис приводит другой опус Бродского. Все слова, и после точки, почему-то со строчной буквы:
когда ландшафт волнист,
во мне говорит моллюск.
ему подпевает хор
хордовых, вторят пять
литров неголубой
крови: у мышц и пор
суши меня, как пядь
отвоевал прибой.
Комментарий критика: "Суша -- частный случай моря... Первая буква слова "волна" в родстве с перевернутой восьмеркой -- знаком бесконечности. Профиль самой волны напоминает Бродскому губы. Соединив эти образы, мы решим ребус: море -- речь. Море относится к суше, как язык -- к сонету, как словарь -- к газете. И в этом смысле море -- поэт, оно не просто речь, оно -- возможность речи.
Гений Малевич, Лауреат Бродский и профессор Ганнушкин
Автор : Маркс Тартаковский
К итогам уходящего века
В основе текста -- выступление в русскоязычной "Литературной гостиной" Мюнхена, открывшее дискуссию на тему "Разрушение смысла -- разрушение искусства -- распад нравственности".
Иосиф Бродский. Блока, к примеру, я не люблю, теперь пассивно, а раньше -- активно.
Соломон Волков. За что?
Бродский. За дурновкусие. На мой взгляд, это человек и поэт во многих проявлениях чрезвычайно пошлый.
Интервью с поэтом
"Пипл хавает"
Иосиф Бродский -- явление, думается, скорее историческое, чем поэтическое. В философских терминах -- более ноуменальное, умопостигаемое, чем феноменальное, постигаемое чувствами. В своем творчестве Бродский повторил некую удивительную тенденцию в мировом искусстве ХХ века. И в этом смысле поэзия его сравнима со знаменитейшей "Герникой" Пикассо, со знаменитым "Улиссом" Джойса и с не менее знаменитым "Черным квадратом" Казимира Малевича...
С "Квадрата" и начнем. Это отнюдь не прошлое, это -- современность. Парижская "Русская мысль" (2000. № 4333. Сентябрь) сообщает, что в мае 2000 года "супрематическая композиция" Малевича продана на аукционе "Филлипс" за 119 миллионов франков (почти 19 миллионов долларов). Ни Менделеев, ни Эйнштейн не мечтали и о сотой доле такой суммы за свои открытия.
"Супрематическая композиция" -- это несколько прямоугольников, выполненных без особого тщания... Когда-то писали "хвостом осла", теперь пишут "кистью гения". Казимир Малевич, оказывается, единственный из русских художников всех времен, работу которого можно продать на аукционе за сумму с семью нулями. В списке самых дорогих художников -- во всем мире во все времена -- Малевич на восьмом месте!ак хотите, что-то в судьбе этой проглядывает знакомое. Да, масштабы отнюдь не те, да и действия иные, но вот почему-то тянет на сравнение...
"Гроссмейстера встретили рукоплесканиями... Он подошел к одноглазому любителю, сидевшему за первой доской, и передвинул королевскую пешку с клетки е2 на клетку
Иосиф Бродский. Блока, к примеру, я не люблю, теперь пассивно, а раньше -- активно.
Соломон Волков. За что?
Бродский. За дурновкусие. На мой взгляд, это человек и поэт во многих проявлениях чрезвычайно пошлый.
Интервью с поэтом
"Пипл хавает"
Иосиф Бродский -- явление, думается, скорее историческое, чем поэтическое. В философских терминах -- более ноуменальное, умопостигаемое, чем феноменальное, постигаемое чувствами. В своем творчестве Бродский повторил некую удивительную тенденцию в мировом искусстве ХХ века. И в этом смысле поэзия его сравнима со знаменитейшей "Герникой" Пикассо, со знаменитым "Улиссом" Джойса и с не менее знаменитым "Черным квадратом" Казимира Малевича...
С "Квадрата" и начнем. Это отнюдь не прошлое, это -- современность. Парижская "Русская мысль" (2000. № 4333. Сентябрь) сообщает, что в мае 2000 года "супрематическая композиция" Малевича продана на аукционе "Филлипс" за 119 миллионов франков (почти 19 миллионов долларов). Ни Менделеев, ни Эйнштейн не мечтали и о сотой доле такой суммы за свои открытия.
"Супрематическая композиция" -- это несколько прямоугольников, выполненных без особого тщания... Когда-то писали "хвостом осла", теперь пишут "кистью гения". Казимир Малевич, оказывается, единственный из русских художников всех времен, работу которого можно продать на аукционе за сумму с семью нулями. В списке самых дорогих художников -- во всем мире во все времена -- Малевич на восьмом месте!ак хотите, что-то в судьбе этой проглядывает знакомое. Да, масштабы отнюдь не те, да и действия иные, но вот почему-то тянет на сравнение...
"Гроссмейстера встретили рукоплесканиями... Он подошел к одноглазому любителю, сидевшему за первой доской, и передвинул королевскую пешку с клетки е2 на клетку
е4. Одноглазый сейчас же схватил свои уши руками и принялся думать. По рядам любителей прошелестело:
-- Гроссмейстер сыграл е2--е4.
Остап не баловал своих противников разнообразием дебютов. На остальных двадцати девяти досках он проделал ту же операцию: перетащил королевскую пешку с е2 на е4. Один за другим любители хватались за волосы и погружались в лихорадочные размышления..."
Не так ли и мы, соприкасаясь с творением знаковой фигуры -- Grossmeister’а (да что уж там -- гения!), тут же "схватываем уши руками и принимаемся думать"? Над чем? Куда тут девается здравомыслие, обычно, в бытовых обстоятельствах, присущее нам? И не с этим ли замиранием души подходим мы к прославленному (прежде всего самим Малевичем) "Черному квадрату", который могли бы намалевать сами? Мог бы, во всяком случае, любой квалифицированный маляр, которому и в голову не пришло объявлять это произведением искусства.
Остап действовал с безошибочным расчетом на специфику массового сознания. Был представлен сногсшибательный проект превращения Васюков в Нью-Москву, своего рода манифест. На любителей это действует неотразимо. Малевич тоже выступал "с раздачей слонов". Когда ему заметили, что квадрат выполнен небрежно, он с неподражаемым апломбом ответил: "В квадратном холсте изображен с наибольшей выразительностью квадрат по законам нового искусства... Он не имеет ни одной параллельной линии к геометрически правильному квадрату холста и сам по себе также не повторяет параллельность линий сторон, являясь формулой закона контраста, присущего искусству вообще"2.
Малевич не любил вспоминать, что в начале века трижды проваливался при поступлении в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Валентин Серов и Константин Коровин, преподававшие там, видели перед собой уже и не слишком молодого человека, оснащенного апломбом вместо таланта.
Великие учителя все же, наверное, ошибались. Казимир Северинович безошибочно учуял пресловутый "дух времени": "Пролетариат -- творец будущего, а не наследник прошлого... Мы прекрасны в неуклонной измене своему прошлому... Разрушать -- это и значит создавать"; "Я развязал узлы мудрости, я преодолел невозможное.. Взорвать, разрушить, стереть с земли старые художественные формы -- как не мечтать об этом новому художнику, пролетарскому художнику, новому человеку"3...
С неудержимым апломбом самоименуются так называемые "революционные течения" нашего воистину трагического века: модернизм (от фр. -- новейший), постмодернизм (наиновейший), авангардизм (от фр. -- передовой), футуризм (от лат. -- будущее), супрематизм (от лат. -- наивысший)... Очередные "измы", передовые и передовейшие. Могла ли, кстати, такая манифестация понравиться вождю всех народов, фюреру тысячелетнего рейха, любому диктатору, который при этом как бы уступает искусству часть прерогатив в области идеологии? И вот это непризнание тоталитарной властью, к которой новаторы всякую минуту готовы были приползти на брюхе (что с бесстыдством обнажено в вышеприведенных и других подобных манифестах), снискало им дополнительную славу -- "борцов с тоталитаризмом".
Что действует и доселе! Местный старатель только что выставил в Мюнхене, у Старой ратуши на Мариенплац, "Черный квадрат" в собственном исполнении и на скверном немецком объясняет почтеннейшей баварской публике (шляпы с барсучьими кисточками, пригодными для бритья, кожаные штаны до колен...), чем славен russisches Genie Малевич и почему "авторская копия" -- выгоднейшее вложение...
Понятно, Geschдft -- святое дело. Ну а в нашей богоспасаемой отчизне уже не простаки с кисточками на шляпах вместо перьев, но искусствоведы Третьяковки в беспокойстве: знаменитое полотно (в действительности авторская копия, поскольку оригинал осыпался еще в 20-е годы) покрывается трещинами, вот-вот в свою очередь начнет осыпаться...
Не обходится без мистики: в центре "Квадрата" трещины погуще, жиже по краям -- с чего бы это?.. Рентгеноскопия обнаруживает "знак, подобный цифре 3", на холсте под живописным слоем -- к чему бы это?.. Словом, забот полон рот.
"Ну и что? -- спросишь сам себя. -- Дух веет где хочет". Так в чем же дело? А дело ведь не в них, творцах, а в нас, публике. Как-то неохота попадать в разряд тех, о ком поп-певец Титомир отозвался с прямотой римлянина: "Пипл хавает".
Гилберт Честертон писал: "Те, кого мы зовем интеллектуалами, делятся на два класса: одни поклоняются интеллекту, другие им пользуются. Те, кто пользуется умом, не станут поклоняться ему -- они слишком хорошо его знают. Те, кто поклоняется, -- не пользуются, судя по тому, что они о нем говорят... Круглых дураков тянет к интеллектуальности, как кошек к огню".
"Ибо связки -- не бздюме утряски"
Тема -- необъятная. Предельно сузим ее. Обратимся к поэту, который -- хоть уже и не с нами -- по-прежнему у всех на виду, поскольку отмечен высшей творческой наградой -- Нобелевской премией. На виду -- но на слуху ли? Стихи ведь это прежде всего звучащее слово.
Вот наш поэт-лауреат в обители муз, в Италии. Возлюбленная изменила ему с неким графом. Не слишком ново; впрочем, как говорится, се ля ви.
Но что трагедия, измена
для славянина, то ерунда
для джентльмена
и дворянина. Граф выиграл,
до (!) клубнички лаком,
в игре без правил. Он ставит
Микелину раком,
как прежде ставил...
"Славянин", то есть сам поэт (или его alter ego), находит утешение (как водится) во вдохновении:
...сорвись все звезды с небосвода,
исчезни местность, все ж не оставлена
свобода,
чья дочь -- словесность. Она, пока
есть в горле влага,
не без приюта. Скрипи, перо. Черней,
бумага.
Лети, минута.
Черней -- покрывайся письменами. Что ж, обратимся к оным... Увы, во всем объемном, едва ли не последнем прижизненном сборнике (Урания. Ардис, 1987) к Иосифу Бродскому в приведенных только что строчках словно бы вернулась былая поэтическая сила. Как же объективно реализуется столь сильно заявленное вдохновение? "Элегия" в сборнике на предыдущей странице все о том же -- об отринутой любви, но чувство тонет в косноязычии и чудовищной невнятице:
До сих пор, вспоминая твой голос,
я прихожу
в возбужденье. Что, впрочем,
естественно. Ибо связки
не чета голой мышце, волосу, багажу
под холодными буркалами,
и не бздюме (!) утряски
вещи с возрастом. Взятый
вне мяса, звук
не изнашивается в результате тренья...
И так далее -- до заключительных строчек:
потерявший конечность, подругу,
душу
есть продукт эволюции. И набрать
этот номер мне
как выползти из воды на сушу.
Бродскому, надо сказать, любы не стихи как таковые, но непременно -- элегии, эклоги ("зимние" и "летние"), сонеты (венками!), катрены, стансы (сборник 1983 года -- "Новые стансы к Августе"), квинтеты, на худой конец, строфы (зато -- "Венецианские")... Но для чего бы вполне случайные наборы слов произвольно дробить на мнимо поэтические строки, располагать столбцами? Ведь не только рифмы, но и ритма, и лада нет. Да и смысла тоже. Потому что поэтический смысл если как-то еще возможен без рифмы (верлибр), то без лада -- никак.
Но может быть, тенденциозен мой подбор цитат? Прибегну к содействию известного -- да что там, глобально прославленного -- критика Александра Гениса. Вот поэтические выдержки из его панегирика поэту. Оправдан ли восторг?
Итак, А. Генис "Взаймы у будущего, или Последняя книга Бродского"4:
"Человек -- штучен, уникален, неповторим, а значит, конечен. Он живет в пунктирном мире, разделенном на вчера, сегодня и завтра. Зато, скажем, птица... ближе к вечности. Собственно, об этом она сама сказала поэту:
Меня привлекает вечность.
Я с ней знакома.
Ее первый признак --
бесчеловечность.
И здесь я -- догма".
(Вероятно, "здесь я -- дома". А впрочем, поди знай, опечатка или прихоть поэта?)
Вот Генис приводит другой опус Бродского. Все слова, и после точки, почему-то со строчной буквы:
когда ландшафт волнист,
во мне говорит моллюск.
ему подпевает хор
хордовых, вторят пять
литров неголубой
крови: у мышц и пор
суши меня, как пядь
отвоевал прибой.
Комментарий критика: "Суша -- частный случай моря... Первая буква слова "волна" в родстве с перевернутой восьмеркой -- знаком бесконечности. Профиль самой волны напоминает Бродскому губы. Соединив эти образы, мы решим ребус: море -- речь. Море относится к суше, как язык -- к сонету, как словарь -- к газете. И в этом смысле море -- поэт, оно не просто речь, оно -- возможность речи.
Именно потому,
узнавая в ней свой
почерк, певцы поют
рыхлую бахрому".
Не самоирония ли -- "рыхлая бахрома" бессвязных строчек?.. Не бессвязен ли комментарий маститого критика?..
Бродский любит отталкиваться от безусловной поэзии. И тут он непревзойден в обилии слов. Один из множества его "откликов" на пушкинское "Я вас любил...":
Я вас любил. Любовь еще
(возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но
сложно...
У Гёте "Римские элегии" -- и у Бродского "Римские элегии". Гёте "нежную выпуклость груди взором следил" -- и Бродский делает то же:
Лесбия, Юлия, Цинтия, Ливия,
Микелина.
Бюст, причинное место, бедра,
колечки ворса.
Обожженная небом, мягкая в пальцах
глина --
плоть, принявшая вечность
как анонимность торса...)
Это -- любовь. И вот обстановка, способствующая любви (так сказать, "объята Севилья и мраком, и сном"):
Тишина уснувшего переулка
обрастает бемолью,
как чешуею рыба...
Бемоль, между прочим, "знак, предписывающий понижение какой-либо ступени звукоряда" (СЭС, 1981). "Тишина обрастает"... знаками?
А это как понимать?
Синий всегда готов отличить
владельца
от товаров, брошенных вперемежку
(т. е. время -- от жизни),
дабы в него вглядеться.
Так орел стремится вглядеться
в решку.
Примечание в скобках -- самого Бродского.
Две строчки "Элегии" (выделенные мной курсивом) воспринимались бы как нормальная самоирония поэта, если б они опять-таки не тонули в мешанине слов:
Вода, наставница красноречья,
льется из ржавых скважин,
не повторяя ничего, кроме нимфы,
дующей в окарину,
кроме того, что она -- сырая
и превращает лицо в руину.
Окарина -- "род свистковой флейты" (СЭС). Поэт-эрудит любит отсылать нас к энциклопедиям. Кого-то, видимо, это тешит. Надо думать, не многих. На Западе, чьим примером принято у нас обольщаться, поэты давно уже пишут не для читающей публики, а лишь друг для дружки (так называемая "университетская поэзия"), иначе говоря, занимаются самоедством и тем, как говорится, живы. Зритель в театре, как известно, "голосует ногами". Подобное происходит и с читателем. Поэзия -- особым, уникальным образом организованная речь, ограненная ритмом, рифмами. Известно: "Из песни слова не выкинешь". Без поэзии разрушается обыденная речь. В нашем словесном обиходе уже все дозволено -- в падежах, ударениях, склонениях, окончаниях слов. Послушайте-ка радио и теледикторов...
"В тоске по столбам-в-этом мире-иль-ганнушкиным"
Но даже и не это главное. Когда в искусстве исчезает смысл, в сознании народа исчезает зримая грань между добром и злом; и в политике тогда тоже уже все дозволено. Между манифестами новаторов и ужасами столетия не абсолютная, но очевидная связь. "Мы призываем разрушить чистый русский язык (и) причинно-следственный образ мыслей", -- заявлено в манифесте кубофутуристов 1913 года. Напрямую с августом 1914-го это не свяжешь. Но не разрушена ли напрочь связь "причин и следствий" в действиях, скажем, самого Малевича? Ярый оборонец и патриот, он, однако, всячески увиливает от мобилизации и фронта... Он и Маяковский, оба в эпатажных желтых кофтах, предпочитают агитировать "за войну до победного конца", ужиная в ресторанах и отсыпаясь на мягких перинах...
В страшную годину сталинской коллективизации крестьяне в живописи Казимира Малевича предстали пошло раскрашенными муляжами, лишенными не только глаз, губ и прочих аксессуаров лица, но и вообще лиц (вместо -- пустой белый овал), а подчас и голов ("Сенокос", "Голова крестьянина", "Девушки в поле"). Все это было как бы художественной аллегорией на тему столь ходкого в начале 30-х годов сомнительного тезиса Фейербаха насчет "идиотизма сельской жизни". Странно соседствуют в наше время на страницах иллюстрированных изданий эти изображения существ, лишенных всего человеческого, индивидуального, личностного, с помещенными подчас тут же воспоминаниями и статьями об ужасах раскулачивания...
Подробнее об этом я писал в моих книгах5. Но короче и, пожалуй, выразительнее о том же сказал в стихах питерский поэт Евгений Рейн. Это о нем, кстати, сам Бродский писал: "Если у меня был когда-нибудь мэтр, то таким мэтром был он"6. Итак, стихотворение "Авангард"7:
Это все накануне было,
почему-то в глазах рябило,
и Бурлюк с нарисованной рожей
Кавальери казался пригожей.
Вот и Первая Мировая,
отпечатана меловая
символическая афиша.
Бандероль пришла из Парижа.
В ней туманные фотоснимки,
на одном -- Пикассо в обнимку
с футуристом Кусковым Васей,
на других -- натюрморты с вазой.
И поехало, и помчалось --
кубо, эго и снова кубо,
начиналось и не кончалось
от Архангельска и до юга,
от Одессы и до Тифлиса,
ну а главное, в Петрограде.
Все как будто бы заждалися:
"Начинайте же, Бога ради!"
Из фанеры и из газеты
тут же склеивались макеты,
теоретики и поэты
пересчитывали приметы:
"Начинается, вот он, прибыл,
послезавтра, вчера, сегодня!"
А один говорил "Дурщилбыр!"
в ожидании гнева Господня.
Из картонки и из клеенки,
по две лесенки в три колонки,
по фасадам и по перилам
Казимиром и Велемиром.
И когда они все сломали,
и везде не летал летатлин,
то успели понять едва ли,
с гиком, хохотом и талантом
в ЛЕФе, в Камерном на премьере
средь наркомов, речей, ухмылок,
разбудили какого зверя,
жадно дышащего в затылок.
Скажут: да о том ли это? о Бродском ли? Сам Евгений Рейн станет уверять, что не о том... Об этом! Будьте уверены! О том, что не так уж невинны когда бы то ни было игры со смыслами -- их искажение и разрушение. Тогда как именно здравый смысл -- "высший гений человечества" (Гёте).
Но -- Нобелевская премия Иосифа Бродского!.. А что -- Нобелевская премия? Лев Толстой, к примеру, ее не получил. В решении "разряда изящной словесности" Академии наук от января 1906 года указывалось, что "академия не может отделять беллетристику Толстого от его политико-литературной деятельности и ввиду характера последней (отвержение официальной Церкви, индивидуальное богоискательство. -- М. Т.) не может указать на Толстого как на достойного премии"8.
Случай Бродского как раз обратный. Еще Анна Ахматова заметила, что Бродский по-своему обязан репрессивной советской власти, "выстроившей ему биографию".
Вероятно, одного этого было бы недостаточно. Требуется и некое творчество (на первых порах в полной мере, бесспорно, присутствовавшее у Бродского). Тут-то и вступает в свои права "феномен подстрочника". Вслед за техническими наиболее переводимы на любой язык тексты на эсперанто. Более того, на живых языках эсперантская поэзия звучит ярче, чем в оригинале.
Стихотворную заумь в принципе переводить проще, чем нормальный стих (оттого-то "международный успех" Андрея Вознесенского): неизмеримо большая свобода для трактования текста, подбора слов. Во Франции, к примеру, едва ли не известнейший современный русский поэт -- Геннадий Айги, лауреат нескольких французских литературных премий. Не раз предлагался и на Нобелевскую. Вот один из характерных его опусов (приводимый мной здесь без разбивки на строки для экономии места) -- без точек и запятых и уж само собой без рифм: "Сплю это где-то давно без страны это место где я а утешение -- где-то под снегом дрова вьюга с тех пор и не нужен и я дружба теперь -- рукавами во льду тает об дерево кровь-моя-сон: как запевается! тенью своею качаясь болью как в воздухе в тоске по столбам-в-этом мире-иль-ганнушкиным песнью ненужной качаясь в поле во вьюге средь хлопьев-существ лбом рассеченным в мир распеваясь! -- для Господа перебирая под снегом дрова"9.
Я учился когда-то вместе с Геннадием Лисиным (Айги) в Литературном институте и, вспоминая этого добросердечного чувашского парня, не без Божьей искры (у С. И. Вашенцева, заведовавшего кафедрой творчества, ходил в самородках), боюсь, что примечательнее всего в приведенном его тексте упоминание о Петре Борисовиче Ганнушкине -- "одном из создателей т. н. малой психиатрии, учения о пограничных состояниях" (СЭС). Куда только не заведет простую душу циничное неумеренное захваливание...
Словом, перевод и даже подстрочник зауми (чего-то подобного) намного привлекательнее оригинала. Подстрочник (плюс стихи Бродского питерского периода, плюс справедливо заслуженная в те годы известность диссидента) заставляет предполагать нечто большее, чем есть на самом деле. Это, надо думать, и перевесило во мнении иноязычных нобелевских арбитров. Англоязычные стихи Бродского, кстати, вызвали ряд насмешливых рецензий в американской прессе.
Поэт, впрочем, не обязан творить на чужом языке. Свой не надо бы забывать.
"Втискивание в черную дыру"
Более ста лет назад, в 1891 году, в Киеве вышла "Новая книга о природе" Иосифа П-ова (так фамилия указана на обложке). Содержание "Новой книги" вполне исчерпывается в первом же абзаце; последующее суть вариации вот этого единственного тезиса: "Главная причина движения воды есть шарообразность земного шара. Вода на шаре не может пребывать в покойном состоянии, так как на поверхности шара каждый его пункт, или точка, есть центр, или высокое место, по отношению к другим пунктам шара".
Отсюда-де все то, что наблюдаем в окружающей нас действительности: течение рек, волнение на морях -- вплоть до движений души, к чему вода тоже как-то причастна...
18 апреля 1996 года в Москве, в Институте философии Российской Академии наук, состоялось заседание диссертационного совета. К защите на соискание ученой степени доктора философских наук был представлен научный доклад на тему "Этико-антропный принцип в культуре". Читаем в стенограмме: "Присутствовало 14 членов совета, в том числе 4 доктора наук по профилю рассматриваемой диссертации".
При пересказе оной боюсь допустить субъективные искажения. Так что слово самому соискателю:
"Во Вселенной существует единый код живой и т. н. неорганической материи. У всего живого есть единый генетический код. У Вселенной в целом есть метакод. Структура этого кода, связующего человека и мироздание, видна на небе. Это огненный шифр созвездий...
Искусство и наука тоже подчинены этому единому коду. И строятся на тех же архетипах. Например, смерть Ивана Ильича у Льва Толстого выглядит как втискивание в "черную дыру", затем туннель, потом толчок, смена направления. Он думал, поезд движется в одну сторону, а оказалось, в противоположную. После этого выворачивания в конце туннеля появляется свет.
Но такой же сценарий пишут космологи для описания мысленного подлета к реальной черной дыре... Речь идет о едином коде, метакоде... Выворачивание, или инсайдаут, пережитое Иваном Ильичом, в данном случае относится к смерти. Но и в момент рождения младенец, выворачиваясь из чрева, внезапно обретает бесконечную перспективу нашего мира...
Выворачивание, или инсайдаут, -- два сильнейших переживания в моей жизни, которые я пережил в 16 и 27 лет. Поэтому для нас это не просто культурологический материал, а самое глубокое и яркое описание своего как бы второго космического рождения, когда Homo sapiens становится Homo cosmicus".
Всё. Точка. Finis est. Не будем придираться к стилю, к назойливым повторам в каждой фразе, не станем выяснять, синонимы ли выворачивание и инсайдаут или это разные понятия (в двух последних абзацах они представлены и так, и этак)...
Председатель заседания. Какие вопросы возникли у членов совета?
Первый же вопрос. Вы очень красиво обрисовали выворачивание во Вселенную. Люди не вывернувшиеся способны спасти Россию или нет?
Прочие вопросы в том же духе.
Заключительное слово соискателя докторской степени по философии: "Описать выворачивание довольно трудно. Поэтому наиболее полным описанием является мой текст "Компьютер любви"".
Соискатель упоминается в стенограмме еще и как поэт, и текст дан в форме поэмы. Она обширна, и нет уверенности, дослушана ли до конца высоким собранием. Привожу выдержки (точки, запятые, заглавные буквы не наличествуют):
небо -- это ширина взгляда
взгляд -- это глубина неба...
кошки -- это коты пространства
пространство -- это время котов...
женщина -- это нутро неба
мужчина -- это небо нутра...
Христос -- это солнце будды
будда -- это луна Христа...
проститутка -- это невеста времени
время -- это проститутка
пространства...
верблюд -- это корабль пустыни
пустыня -- это корабль верблюда...
любовь -- это скорость света
обратно пропорциональная
расстоянию между нами
расстояние между нами обратно
пропорциональное скорости света --
это любовь
Здесь должна бы стоять точка, поскольку это опять-таки finis.
"Диагноз -- высшая степень слабоумия"
"Самым характерным свойством параноиков является их склонность к образованию так называемых сверхценных идей, во власти которых они потом и оказываются; эти идеи заполняют психику параноика и оказывают доминирующее влияние на все его поведение. Самой важной сверхценной идеей параноика обычно является мысль об особом значении его собственной личности.
Кто не согласен с параноиком, кто думает не так, как он, тот в лучшем случае -- просто глупый человек, а в худшем -- его личный враг... Как бы ни был узок и малозначим сам по себе тот или иной вопрос, раз им занят параноик, этого должно быть достаточно, чтобы этот вопрос получил важность и общее значение.
Параноики крайне упорно отстаивают свои мысли, они часто оказываются борцами за ту или иную идею, однако же это все-таки менее всего идейные борцы: им важно, их занимает, что это -- их идея, их мысль, дальнейшее их не интересует.
Параноики страдают недостатком критической способности, но этот недостаток очень неравномерно распространяется на различные их суждения (возможны и вполне разумные, прежде всего в повседневных делах, что подчас позволяет им находиться в обществе).
В целом надо сказать, что мышление параноиков -- незрелое, неглубокое, по целому ряду особенностей прямо приближающееся к детскому; это мышление не только субъективно, но и резко аффективно окрашенное: правильно только то, что хочется и нравится параноику. У некоторых параноиков мышление находится в большой зависимости от непомерно развитой и не сдерживаемой критическим отношением и логикой фантазии, но чаще оно в гораздо большей степени определяется их чрезмерной склонностью к резонерству, т. е. к своеобразным построениям, берущим за основание какую-нибудь одностороннюю мысль и доводящим ее до крайних пределов, невзирая на явные несообразности. В основе резонерских суждений всегда лежит та или иная ошибка суждения, самим субъектом, однако, не сознаваемая как в силу его ослепленности аффектом, так и в силу слабости его критики..." (Ганнушкин П. Б. Клиника психопатий).
Это написано в начале века, причем профессор Ганнушкин взял в качестве примера рассуждения безвестного ныне Иосифа П-ова, приведенные в его уже цитированном здесь труде о причинах текучести вод. Мировой авторитет Петра Борисовича Ганнушкина побудил и меня ознакомиться с этим трудом...
Заметьте, квалифицированный диагноз поставлен психиатром по письменному свидетельству, без непосредственного наблюдения. Сам я, конечно, не рискну вывести такое же суждение в отношении вышецитированного диссертанта по трем причинам:
1) соискателю тринадцатью голосами из четырнадцати присуждена ученая степень доктора философских наук;
2) сама защита сочтена столь значительной, что удостоилась опубликования на страницах элитарного философского издания "Комментарии"10;
3) сам этот нынешний доктор философии фигура далеко не безызвестная в художественном мире; это Константин Кедров -- не только поэт-авангардист, автор поэтических сборников, но и мэтр, суждения которого тиражируются в самых продвинутых российских изданиях.
Вот, кстати, его суждение, бесповоротно подтверждающее тот факт, что поэтический и художественный авангард поныне явление более чем актуальное: "В Интернете широко распечатана статья поэта и профессора философии Вадима Рабиновича (один из официальных оппонентов при защите К. А. Кедрова. -- М. Т.) "Авангард -- черновик культуры". Если "Квадрат" Малевича черновик, то чистовиков мне просто не нужно. Авангард всегда открытие. Продолжения быть не может. "Я открыл бездну. За мной, авиаторы!" -- воскликнул Малевич, создав "Черный квадрат". Но даже сам гений не смог устремиться за собой. Осваивать открытие не дело авангардиста. Он должен открывать новое"11.
Далее замечательное признание: "Авангард в своей эстетической теории не менее, а иногда и более интересен, чем в воплощении". То есть амбициозные словеса, развесистая философская клюква и составляет, в сущности, "прелесть" всякого авангардного искусства...
Философы (они же по совместительству поэты) теоретизируют, а "душевнобольные художники из психиатрической клиники Гуггинг под Веной продают свои картины за 50 тысяч марок и более. (Это я уже цитирую немецкий общественно-политический еженедельник "Шпигель", тоже не чуждый прокладыванию дорог.) Обитатели этого дома -- лауреаты различных премий и представляли свои творения в Кельне, Париже, Сан-Паулу, Нью-Йорке. Диагноз их заболеваний -- шизофрения, мания преследования, высшая степень слабоумия. Рыночный успех их произведений заново открыл дебаты на тему гениальности, искусства и сумасшествия. О гуггингцах теперь говорят в музеях и галереях всего мира. Критики сравнивают их с Пикассо и Жоаном Миро... Новые журналы в США посвящены исключительно такой живописи, в Нью-Йорке и Чикаго открываются специальные галереи для творений психически больных художников. Европа и Америка уже завоеваны, на очереди -- японский рынок..."
Ну, японские ценители -- что называется, высший класс! Не столь давно один из вариантов знаменитейших вангоговских "Подсолнухов" был куплен там за фантастическую сумму -- помнится, за 82 миллиона долларов!..
Позднее, кажется, вышла незадача. Кто-то решил, что к данным "Подсолнухам", неотличимым от вангоговских, он все же не прикасался. Своей рукой мастер написал семь копий, кто-то будто бы смастерил восьмую, подсунутую доверчивым японцам. Гигантская сумма ухнула в трубу?..
Но может быть, кто-то объяснит мне почему? Ведь абсолютная идентичность. Объективная эстетическая ценность все та же. Да и так ли уж она непостижимо высока? Конечно, это не неряшливая геометрия Кандинского или квадраты Малевича. Еще все-таки цветочки, подсолнухи... Одна из вангоговских копий висит в мюнхенской Новой Пинакотеке. Посетители, обратив внимание на табличку, непременно останавливаются возле скромного полотна, примечательного разве что своим тусклым колоритом, -- и отходят с непременным едва заметным пожатием плеч. Своего мнения не высказывает никто.
Быть может, десятки миллионов долларов -- это цена отрезанного безумным художником собственного уха? Кстати, отрезанное ухо Ван Гог отдал в бордель. Не в этом ли какая-то мистическая разгадка?..
Но чур меня! Знаменитый голландец вовсе не из этой компании и жил не в этом веке, а в прошлом (и между прочим, сам многомудрый автор сей эстетической экспертизы поместил в своем кабинете весьма недурную репродукцию вангоговских "Лодок на морском берегу")...
"Я хочу, чтобы все люди думали одинаково"
В начале 90-х годов еще только входивший в славу писатель Сорокин выступил по ТВ. Уже появился его первый роман "Норма", уже читающая публика была ошеломлена, но обнаружила на экране вполне пристойного молодого человека. Он скромно, даже застенчиво отвечал на вопросы интервьюера, сказал, в частности, что роман был написан для узкого дружеского круга, в котором трактуемая тема постоянно обсуждалась. Он, Сорокин, удивлен неожиданной популярностью своей вещи, рассчитанной, так сказать, на любителя, в самых широких читательских кругах...
Словом, писатель тогда еще и подумать не мог, чтобы, скажем, объявлять во всеуслышание, что человеческие экскременты различаются лишь по запаху, на вкус же все они вполне пресный продукт...
Что и говорить, старик Фрейд просто зарыдал бы от счастья, встретив такого пациента! Ярчайший, ничем не замутненный фекально-анальный синдром (комплекс), притом не загнанный во тьму подсознания, как принято думать, но господствующий в интеллектуальной сфере данной личности. То есть пациента незачем укладывать на знаменитую психоаналитическую кушетку и месяцами (а то и годами) морочить ему и себе голову -- тут все как на блюдечке, все как со слюной собачек Ивана Петровича Павлова, наглядности экспериментов которого Фрейд, между прочим, втайне завидовал...
Своеобразие сорокинской темы, конечно же, покорило высоколобых радетелей отечественной словесности. "Сушеные экскременты, которые в обязательном порядке поедают все добропорядочные герои первого сорокинского романа, не случайно названы НОРМОЙ, -- сообщает нам Дмитрий Быков, принадлежащий к генерации молодых и отважных критиков, не испытавшей гнет коммунистической цензуры. -- Недобирая за счет эмоций более высокого порядка, он компенсирует это избытком шокирующих деталей. Но и к этим избыткам гнойно-рвотно-каловых масс привыкаешь... Сорокин -- самый нормальный писатель. Лично я бы читал и читал"12.
Феномен не новый. "Привычка свыше нам дана..." Общественным деятелям и политикам это давно известно и является мощным подспорьем в их деятельности. Взгляните хоть на непотребства Жириновского -- при полной безнаказанности и уже даже равнодушии общества. Тоже ведь герой нашего времени.
А вот и другой герой, несравненно большего масштаба. Во вступительной речи при торжественном открытии 15 октября 1996 года московской конференции "Федерации семей за мир во всем мире" почетнейший гость Сан Мен Мун обращается с высокой трибуны к собравшимся: "Вы пробовали свои козявки из носа? Какие они на вкус: сладкие или соленые? Соленые, правильно? Раз вы отвечаете, значит, пробовали! А почему они не казались вам грязными? Потому что представляли часть вашего тела! Я, преподобный Мун, додумался до того, что никогда не приходило никому в голову..."13
Что ж, хлопают. И встают, чествуя "преподобного" Муна, самозваного главу самозваной "Церкви объединения", почтившего Россию своим прибытием. Тут же в московском переполненном зале присутствует Джордж Буш, экс-президент Соединенных Штатов. Тоже встает и хлопает. Затем звучно поздравляет "преподобного" Муна с замечательной речью, не смущенный тем, что "преподобный" в этой речи посоветовал Иисусу Христу жениться и обзавестись собственной семьей, что тоже "никогда не приходило никому в голову".
Не надо думать, что христианин Джордж Буш, бывший морской летчик, герой Второй мировой войны, да и президент не из худших, лукавил. Или преследовал некие тайные цели... Нет, срабатывает обычный синдром стадности. Ну и есть известная отвага в том, чтобы вот так вот выложиться перед огромной аудиторией...
Человек, как известно, существо общественное. Все встают и хлопают; очень трудно самому не захлопать и не встать. Все вокруг уверяют, что от телезаклинаний Кашпировского у них пропали бородавки, -- как тут не поверить? Наш отечественный преподобный Чумак зарядил своей энергией завтрашнюю "Вечернюю Москву" -- попробуйте наутро удержаться и не купить газету. Глоба на ночь глядя транслирует миллионам свой "глобальный прогноз" -- миллионы не ложатся спать, ожидают появления брадатого Глобы...
В математике есть понятие множества, есть теория множеств, которой так недостает социологии...
Кончина в цветущем возрасте от банальной хвори калифорнийца Марка Хьюза, создателя "на основе четырех тысяч трав, собранных в Тибете во время полнолуния", универсального спасительного средства "Гербалайф", пошатнула чью-то веру. Но сектоведы отмечают в это самое время неожиданное массовое пополнение общин сайентологов. Их священная книга -- "Дианетика: современная наука душевного здоровья". Знаете ли вы, что медитировать полезнее всего в безлунную ночь?..
Эх, сами-то мы смертны. Вера в чудеса -- бессмертна.
Живописцы Малевич и Пикассо, шоумен Титомир, поэты Иосиф Бродский и Геннадий Айги, литературные критики Александр Генис и Дмитрий Быков, нынешние философы Кедрин с Рабиновичем, психи из австрийской клиники, прозаик Сорокин, наконец, сам "преподобный" Мун, разом венчающий по радио тысячи молодоженов, собирающихся для этого на стадионах, прочие и прочие звезды нашего, увы, звездного века -- все это разные люди. И масштаб их действий разный. И мотивы тоже разные. Далеко не каждый из них бездарен, не каждый безумен, отнюдь не каждый прохвост. Есть личности чрезвычайно значительные сами по себе. Но все они оснащены оглушающим нас апломбом и -- как следствие этого -- способностью создать внимающую им аудиторию. Подчас многомиллионную. Такое стало вполне возможным в наш век массовых коммуникаций, в обществах поголовной (но, не забудем, весьма относительной) грамотности. Когда искусство стало общедоступным, толпа делает выбор в пользу тех, кто способен ее перекричать.
"Я хочу, чтобы все люди думали одинаково" -- таково программное заявление Энди Уорхола, одного из отцов поп-арта, американизированного чеха (Андрей Вархола), завалившего планету бесконечным тиражированием (с помощью элементарного типографского трафарета) изображений банки пепси-колы наряду с банальнейшей мордашкой Мэрилин Монро.
Многие современные так называемые звезды подписались бы под такой программой. Суждено ли ей осуществиться?
Примечания
1. Новая Россия. 1998. № 1. С. 85.
2. Секреты "Черного квадрата" // Наука в России. 1997. № 3. С. 73--74.
3. Цит. по: Тартаковский М. В поисках здравого смысла. М., 1991. С. 144.
4. Европа -- Центр. Берлин, 1996. (Неоднократно транслировалось в эфире.)
5. Кроме книги, упомянутой в примечании 3, см.: Тартаковский М. Историософия. Мировая история как эксперимент и загадка. М.: Прометей, 1993.
6. Интервью Дж. Глэда с Иосифом Бродским//Альманах "Время и мы". Нью-Йорк -- Москва: Искусство, 1990. С. 284.
7. Рейн Е. Избранное. Москва -- Париж -- Нью-Йорк, 1992. С. 121.
8. Цит. по: Кони А. Ф. Воспоминания о писателях. М.: Правда, 1989. С. 616.
9. Весть. Сборник. М.: Книжная палата, 1989. С. 195.
10. Комментарии. М.--СПб., 1997. № 12. С. 187--204.
11. Новые известия. 1998. 7 октября.
12. Литературная газета. 1998. 18 ноября.
13. Цит. по: Дворкин А. Введение в сектоведение. Учебное пособие к курсу "Сектоведение". Н. Новгород.
узнавая в ней свой
почерк, певцы поют
рыхлую бахрому".
Не самоирония ли -- "рыхлая бахрома" бессвязных строчек?.. Не бессвязен ли комментарий маститого критика?..
Бродский любит отталкиваться от безусловной поэзии. И тут он непревзойден в обилии слов. Один из множества его "откликов" на пушкинское "Я вас любил...":
Я вас любил. Любовь еще
(возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но
сложно...
У Гёте "Римские элегии" -- и у Бродского "Римские элегии". Гёте "нежную выпуклость груди взором следил" -- и Бродский делает то же:
Лесбия, Юлия, Цинтия, Ливия,
Микелина.
Бюст, причинное место, бедра,
колечки ворса.
Обожженная небом, мягкая в пальцах
глина --
плоть, принявшая вечность
как анонимность торса...)
Это -- любовь. И вот обстановка, способствующая любви (так сказать, "объята Севилья и мраком, и сном"):
Тишина уснувшего переулка
обрастает бемолью,
как чешуею рыба...
Бемоль, между прочим, "знак, предписывающий понижение какой-либо ступени звукоряда" (СЭС, 1981). "Тишина обрастает"... знаками?
А это как понимать?
Синий всегда готов отличить
владельца
от товаров, брошенных вперемежку
(т. е. время -- от жизни),
дабы в него вглядеться.
Так орел стремится вглядеться
в решку.
Примечание в скобках -- самого Бродского.
Две строчки "Элегии" (выделенные мной курсивом) воспринимались бы как нормальная самоирония поэта, если б они опять-таки не тонули в мешанине слов:
Вода, наставница красноречья,
льется из ржавых скважин,
не повторяя ничего, кроме нимфы,
дующей в окарину,
кроме того, что она -- сырая
и превращает лицо в руину.
Окарина -- "род свистковой флейты" (СЭС). Поэт-эрудит любит отсылать нас к энциклопедиям. Кого-то, видимо, это тешит. Надо думать, не многих. На Западе, чьим примером принято у нас обольщаться, поэты давно уже пишут не для читающей публики, а лишь друг для дружки (так называемая "университетская поэзия"), иначе говоря, занимаются самоедством и тем, как говорится, живы. Зритель в театре, как известно, "голосует ногами". Подобное происходит и с читателем. Поэзия -- особым, уникальным образом организованная речь, ограненная ритмом, рифмами. Известно: "Из песни слова не выкинешь". Без поэзии разрушается обыденная речь. В нашем словесном обиходе уже все дозволено -- в падежах, ударениях, склонениях, окончаниях слов. Послушайте-ка радио и теледикторов...
"В тоске по столбам-в-этом мире-иль-ганнушкиным"
Но даже и не это главное. Когда в искусстве исчезает смысл, в сознании народа исчезает зримая грань между добром и злом; и в политике тогда тоже уже все дозволено. Между манифестами новаторов и ужасами столетия не абсолютная, но очевидная связь. "Мы призываем разрушить чистый русский язык (и) причинно-следственный образ мыслей", -- заявлено в манифесте кубофутуристов 1913 года. Напрямую с августом 1914-го это не свяжешь. Но не разрушена ли напрочь связь "причин и следствий" в действиях, скажем, самого Малевича? Ярый оборонец и патриот, он, однако, всячески увиливает от мобилизации и фронта... Он и Маяковский, оба в эпатажных желтых кофтах, предпочитают агитировать "за войну до победного конца", ужиная в ресторанах и отсыпаясь на мягких перинах...
В страшную годину сталинской коллективизации крестьяне в живописи Казимира Малевича предстали пошло раскрашенными муляжами, лишенными не только глаз, губ и прочих аксессуаров лица, но и вообще лиц (вместо -- пустой белый овал), а подчас и голов ("Сенокос", "Голова крестьянина", "Девушки в поле"). Все это было как бы художественной аллегорией на тему столь ходкого в начале 30-х годов сомнительного тезиса Фейербаха насчет "идиотизма сельской жизни". Странно соседствуют в наше время на страницах иллюстрированных изданий эти изображения существ, лишенных всего человеческого, индивидуального, личностного, с помещенными подчас тут же воспоминаниями и статьями об ужасах раскулачивания...
Подробнее об этом я писал в моих книгах5. Но короче и, пожалуй, выразительнее о том же сказал в стихах питерский поэт Евгений Рейн. Это о нем, кстати, сам Бродский писал: "Если у меня был когда-нибудь мэтр, то таким мэтром был он"6. Итак, стихотворение "Авангард"7:
Это все накануне было,
почему-то в глазах рябило,
и Бурлюк с нарисованной рожей
Кавальери казался пригожей.
Вот и Первая Мировая,
отпечатана меловая
символическая афиша.
Бандероль пришла из Парижа.
В ней туманные фотоснимки,
на одном -- Пикассо в обнимку
с футуристом Кусковым Васей,
на других -- натюрморты с вазой.
И поехало, и помчалось --
кубо, эго и снова кубо,
начиналось и не кончалось
от Архангельска и до юга,
от Одессы и до Тифлиса,
ну а главное, в Петрограде.
Все как будто бы заждалися:
"Начинайте же, Бога ради!"
Из фанеры и из газеты
тут же склеивались макеты,
теоретики и поэты
пересчитывали приметы:
"Начинается, вот он, прибыл,
послезавтра, вчера, сегодня!"
А один говорил "Дурщилбыр!"
в ожидании гнева Господня.
Из картонки и из клеенки,
по две лесенки в три колонки,
по фасадам и по перилам
Казимиром и Велемиром.
И когда они все сломали,
и везде не летал летатлин,
то успели понять едва ли,
с гиком, хохотом и талантом
в ЛЕФе, в Камерном на премьере
средь наркомов, речей, ухмылок,
разбудили какого зверя,
жадно дышащего в затылок.
Скажут: да о том ли это? о Бродском ли? Сам Евгений Рейн станет уверять, что не о том... Об этом! Будьте уверены! О том, что не так уж невинны когда бы то ни было игры со смыслами -- их искажение и разрушение. Тогда как именно здравый смысл -- "высший гений человечества" (Гёте).
Но -- Нобелевская премия Иосифа Бродского!.. А что -- Нобелевская премия? Лев Толстой, к примеру, ее не получил. В решении "разряда изящной словесности" Академии наук от января 1906 года указывалось, что "академия не может отделять беллетристику Толстого от его политико-литературной деятельности и ввиду характера последней (отвержение официальной Церкви, индивидуальное богоискательство. -- М. Т.) не может указать на Толстого как на достойного премии"8.
Случай Бродского как раз обратный. Еще Анна Ахматова заметила, что Бродский по-своему обязан репрессивной советской власти, "выстроившей ему биографию".
Вероятно, одного этого было бы недостаточно. Требуется и некое творчество (на первых порах в полной мере, бесспорно, присутствовавшее у Бродского). Тут-то и вступает в свои права "феномен подстрочника". Вслед за техническими наиболее переводимы на любой язык тексты на эсперанто. Более того, на живых языках эсперантская поэзия звучит ярче, чем в оригинале.
Стихотворную заумь в принципе переводить проще, чем нормальный стих (оттого-то "международный успех" Андрея Вознесенского): неизмеримо большая свобода для трактования текста, подбора слов. Во Франции, к примеру, едва ли не известнейший современный русский поэт -- Геннадий Айги, лауреат нескольких французских литературных премий. Не раз предлагался и на Нобелевскую. Вот один из характерных его опусов (приводимый мной здесь без разбивки на строки для экономии места) -- без точек и запятых и уж само собой без рифм: "Сплю это где-то давно без страны это место где я а утешение -- где-то под снегом дрова вьюга с тех пор и не нужен и я дружба теперь -- рукавами во льду тает об дерево кровь-моя-сон: как запевается! тенью своею качаясь болью как в воздухе в тоске по столбам-в-этом мире-иль-ганнушкиным песнью ненужной качаясь в поле во вьюге средь хлопьев-существ лбом рассеченным в мир распеваясь! -- для Господа перебирая под снегом дрова"9.
Я учился когда-то вместе с Геннадием Лисиным (Айги) в Литературном институте и, вспоминая этого добросердечного чувашского парня, не без Божьей искры (у С. И. Вашенцева, заведовавшего кафедрой творчества, ходил в самородках), боюсь, что примечательнее всего в приведенном его тексте упоминание о Петре Борисовиче Ганнушкине -- "одном из создателей т. н. малой психиатрии, учения о пограничных состояниях" (СЭС). Куда только не заведет простую душу циничное неумеренное захваливание...
Словом, перевод и даже подстрочник зауми (чего-то подобного) намного привлекательнее оригинала. Подстрочник (плюс стихи Бродского питерского периода, плюс справедливо заслуженная в те годы известность диссидента) заставляет предполагать нечто большее, чем есть на самом деле. Это, надо думать, и перевесило во мнении иноязычных нобелевских арбитров. Англоязычные стихи Бродского, кстати, вызвали ряд насмешливых рецензий в американской прессе.
Поэт, впрочем, не обязан творить на чужом языке. Свой не надо бы забывать.
"Втискивание в черную дыру"
Более ста лет назад, в 1891 году, в Киеве вышла "Новая книга о природе" Иосифа П-ова (так фамилия указана на обложке). Содержание "Новой книги" вполне исчерпывается в первом же абзаце; последующее суть вариации вот этого единственного тезиса: "Главная причина движения воды есть шарообразность земного шара. Вода на шаре не может пребывать в покойном состоянии, так как на поверхности шара каждый его пункт, или точка, есть центр, или высокое место, по отношению к другим пунктам шара".
Отсюда-де все то, что наблюдаем в окружающей нас действительности: течение рек, волнение на морях -- вплоть до движений души, к чему вода тоже как-то причастна...
18 апреля 1996 года в Москве, в Институте философии Российской Академии наук, состоялось заседание диссертационного совета. К защите на соискание ученой степени доктора философских наук был представлен научный доклад на тему "Этико-антропный принцип в культуре". Читаем в стенограмме: "Присутствовало 14 членов совета, в том числе 4 доктора наук по профилю рассматриваемой диссертации".
При пересказе оной боюсь допустить субъективные искажения. Так что слово самому соискателю:
"Во Вселенной существует единый код живой и т. н. неорганической материи. У всего живого есть единый генетический код. У Вселенной в целом есть метакод. Структура этого кода, связующего человека и мироздание, видна на небе. Это огненный шифр созвездий...
Искусство и наука тоже подчинены этому единому коду. И строятся на тех же архетипах. Например, смерть Ивана Ильича у Льва Толстого выглядит как втискивание в "черную дыру", затем туннель, потом толчок, смена направления. Он думал, поезд движется в одну сторону, а оказалось, в противоположную. После этого выворачивания в конце туннеля появляется свет.
Но такой же сценарий пишут космологи для описания мысленного подлета к реальной черной дыре... Речь идет о едином коде, метакоде... Выворачивание, или инсайдаут, пережитое Иваном Ильичом, в данном случае относится к смерти. Но и в момент рождения младенец, выворачиваясь из чрева, внезапно обретает бесконечную перспективу нашего мира...
Выворачивание, или инсайдаут, -- два сильнейших переживания в моей жизни, которые я пережил в 16 и 27 лет. Поэтому для нас это не просто культурологический материал, а самое глубокое и яркое описание своего как бы второго космического рождения, когда Homo sapiens становится Homo cosmicus".
Всё. Точка. Finis est. Не будем придираться к стилю, к назойливым повторам в каждой фразе, не станем выяснять, синонимы ли выворачивание и инсайдаут или это разные понятия (в двух последних абзацах они представлены и так, и этак)...
Председатель заседания. Какие вопросы возникли у членов совета?
Первый же вопрос. Вы очень красиво обрисовали выворачивание во Вселенную. Люди не вывернувшиеся способны спасти Россию или нет?
Прочие вопросы в том же духе.
Заключительное слово соискателя докторской степени по философии: "Описать выворачивание довольно трудно. Поэтому наиболее полным описанием является мой текст "Компьютер любви"".
Соискатель упоминается в стенограмме еще и как поэт, и текст дан в форме поэмы. Она обширна, и нет уверенности, дослушана ли до конца высоким собранием. Привожу выдержки (точки, запятые, заглавные буквы не наличествуют):
небо -- это ширина взгляда
взгляд -- это глубина неба...
кошки -- это коты пространства
пространство -- это время котов...
женщина -- это нутро неба
мужчина -- это небо нутра...
Христос -- это солнце будды
будда -- это луна Христа...
проститутка -- это невеста времени
время -- это проститутка
пространства...
верблюд -- это корабль пустыни
пустыня -- это корабль верблюда...
любовь -- это скорость света
обратно пропорциональная
расстоянию между нами
расстояние между нами обратно
пропорциональное скорости света --
это любовь
Здесь должна бы стоять точка, поскольку это опять-таки finis.
"Диагноз -- высшая степень слабоумия"
"Самым характерным свойством параноиков является их склонность к образованию так называемых сверхценных идей, во власти которых они потом и оказываются; эти идеи заполняют психику параноика и оказывают доминирующее влияние на все его поведение. Самой важной сверхценной идеей параноика обычно является мысль об особом значении его собственной личности.
Кто не согласен с параноиком, кто думает не так, как он, тот в лучшем случае -- просто глупый человек, а в худшем -- его личный враг... Как бы ни был узок и малозначим сам по себе тот или иной вопрос, раз им занят параноик, этого должно быть достаточно, чтобы этот вопрос получил важность и общее значение.
Параноики крайне упорно отстаивают свои мысли, они часто оказываются борцами за ту или иную идею, однако же это все-таки менее всего идейные борцы: им важно, их занимает, что это -- их идея, их мысль, дальнейшее их не интересует.
Параноики страдают недостатком критической способности, но этот недостаток очень неравномерно распространяется на различные их суждения (возможны и вполне разумные, прежде всего в повседневных делах, что подчас позволяет им находиться в обществе).
В целом надо сказать, что мышление параноиков -- незрелое, неглубокое, по целому ряду особенностей прямо приближающееся к детскому; это мышление не только субъективно, но и резко аффективно окрашенное: правильно только то, что хочется и нравится параноику. У некоторых параноиков мышление находится в большой зависимости от непомерно развитой и не сдерживаемой критическим отношением и логикой фантазии, но чаще оно в гораздо большей степени определяется их чрезмерной склонностью к резонерству, т. е. к своеобразным построениям, берущим за основание какую-нибудь одностороннюю мысль и доводящим ее до крайних пределов, невзирая на явные несообразности. В основе резонерских суждений всегда лежит та или иная ошибка суждения, самим субъектом, однако, не сознаваемая как в силу его ослепленности аффектом, так и в силу слабости его критики..." (Ганнушкин П. Б. Клиника психопатий).
Это написано в начале века, причем профессор Ганнушкин взял в качестве примера рассуждения безвестного ныне Иосифа П-ова, приведенные в его уже цитированном здесь труде о причинах текучести вод. Мировой авторитет Петра Борисовича Ганнушкина побудил и меня ознакомиться с этим трудом...
Заметьте, квалифицированный диагноз поставлен психиатром по письменному свидетельству, без непосредственного наблюдения. Сам я, конечно, не рискну вывести такое же суждение в отношении вышецитированного диссертанта по трем причинам:
1) соискателю тринадцатью голосами из четырнадцати присуждена ученая степень доктора философских наук;
2) сама защита сочтена столь значительной, что удостоилась опубликования на страницах элитарного философского издания "Комментарии"10;
3) сам этот нынешний доктор философии фигура далеко не безызвестная в художественном мире; это Константин Кедров -- не только поэт-авангардист, автор поэтических сборников, но и мэтр, суждения которого тиражируются в самых продвинутых российских изданиях.
Вот, кстати, его суждение, бесповоротно подтверждающее тот факт, что поэтический и художественный авангард поныне явление более чем актуальное: "В Интернете широко распечатана статья поэта и профессора философии Вадима Рабиновича (один из официальных оппонентов при защите К. А. Кедрова. -- М. Т.) "Авангард -- черновик культуры". Если "Квадрат" Малевича черновик, то чистовиков мне просто не нужно. Авангард всегда открытие. Продолжения быть не может. "Я открыл бездну. За мной, авиаторы!" -- воскликнул Малевич, создав "Черный квадрат". Но даже сам гений не смог устремиться за собой. Осваивать открытие не дело авангардиста. Он должен открывать новое"11.
Далее замечательное признание: "Авангард в своей эстетической теории не менее, а иногда и более интересен, чем в воплощении". То есть амбициозные словеса, развесистая философская клюква и составляет, в сущности, "прелесть" всякого авангардного искусства...
Философы (они же по совместительству поэты) теоретизируют, а "душевнобольные художники из психиатрической клиники Гуггинг под Веной продают свои картины за 50 тысяч марок и более. (Это я уже цитирую немецкий общественно-политический еженедельник "Шпигель", тоже не чуждый прокладыванию дорог.) Обитатели этого дома -- лауреаты различных премий и представляли свои творения в Кельне, Париже, Сан-Паулу, Нью-Йорке. Диагноз их заболеваний -- шизофрения, мания преследования, высшая степень слабоумия. Рыночный успех их произведений заново открыл дебаты на тему гениальности, искусства и сумасшествия. О гуггингцах теперь говорят в музеях и галереях всего мира. Критики сравнивают их с Пикассо и Жоаном Миро... Новые журналы в США посвящены исключительно такой живописи, в Нью-Йорке и Чикаго открываются специальные галереи для творений психически больных художников. Европа и Америка уже завоеваны, на очереди -- японский рынок..."
Ну, японские ценители -- что называется, высший класс! Не столь давно один из вариантов знаменитейших вангоговских "Подсолнухов" был куплен там за фантастическую сумму -- помнится, за 82 миллиона долларов!..
Позднее, кажется, вышла незадача. Кто-то решил, что к данным "Подсолнухам", неотличимым от вангоговских, он все же не прикасался. Своей рукой мастер написал семь копий, кто-то будто бы смастерил восьмую, подсунутую доверчивым японцам. Гигантская сумма ухнула в трубу?..
Но может быть, кто-то объяснит мне почему? Ведь абсолютная идентичность. Объективная эстетическая ценность все та же. Да и так ли уж она непостижимо высока? Конечно, это не неряшливая геометрия Кандинского или квадраты Малевича. Еще все-таки цветочки, подсолнухи... Одна из вангоговских копий висит в мюнхенской Новой Пинакотеке. Посетители, обратив внимание на табличку, непременно останавливаются возле скромного полотна, примечательного разве что своим тусклым колоритом, -- и отходят с непременным едва заметным пожатием плеч. Своего мнения не высказывает никто.
Быть может, десятки миллионов долларов -- это цена отрезанного безумным художником собственного уха? Кстати, отрезанное ухо Ван Гог отдал в бордель. Не в этом ли какая-то мистическая разгадка?..
Но чур меня! Знаменитый голландец вовсе не из этой компании и жил не в этом веке, а в прошлом (и между прочим, сам многомудрый автор сей эстетической экспертизы поместил в своем кабинете весьма недурную репродукцию вангоговских "Лодок на морском берегу")...
"Я хочу, чтобы все люди думали одинаково"
В начале 90-х годов еще только входивший в славу писатель Сорокин выступил по ТВ. Уже появился его первый роман "Норма", уже читающая публика была ошеломлена, но обнаружила на экране вполне пристойного молодого человека. Он скромно, даже застенчиво отвечал на вопросы интервьюера, сказал, в частности, что роман был написан для узкого дружеского круга, в котором трактуемая тема постоянно обсуждалась. Он, Сорокин, удивлен неожиданной популярностью своей вещи, рассчитанной, так сказать, на любителя, в самых широких читательских кругах...
Словом, писатель тогда еще и подумать не мог, чтобы, скажем, объявлять во всеуслышание, что человеческие экскременты различаются лишь по запаху, на вкус же все они вполне пресный продукт...
Что и говорить, старик Фрейд просто зарыдал бы от счастья, встретив такого пациента! Ярчайший, ничем не замутненный фекально-анальный синдром (комплекс), притом не загнанный во тьму подсознания, как принято думать, но господствующий в интеллектуальной сфере данной личности. То есть пациента незачем укладывать на знаменитую психоаналитическую кушетку и месяцами (а то и годами) морочить ему и себе голову -- тут все как на блюдечке, все как со слюной собачек Ивана Петровича Павлова, наглядности экспериментов которого Фрейд, между прочим, втайне завидовал...
Своеобразие сорокинской темы, конечно же, покорило высоколобых радетелей отечественной словесности. "Сушеные экскременты, которые в обязательном порядке поедают все добропорядочные герои первого сорокинского романа, не случайно названы НОРМОЙ, -- сообщает нам Дмитрий Быков, принадлежащий к генерации молодых и отважных критиков, не испытавшей гнет коммунистической цензуры. -- Недобирая за счет эмоций более высокого порядка, он компенсирует это избытком шокирующих деталей. Но и к этим избыткам гнойно-рвотно-каловых масс привыкаешь... Сорокин -- самый нормальный писатель. Лично я бы читал и читал"12.
Феномен не новый. "Привычка свыше нам дана..." Общественным деятелям и политикам это давно известно и является мощным подспорьем в их деятельности. Взгляните хоть на непотребства Жириновского -- при полной безнаказанности и уже даже равнодушии общества. Тоже ведь герой нашего времени.
А вот и другой герой, несравненно большего масштаба. Во вступительной речи при торжественном открытии 15 октября 1996 года московской конференции "Федерации семей за мир во всем мире" почетнейший гость Сан Мен Мун обращается с высокой трибуны к собравшимся: "Вы пробовали свои козявки из носа? Какие они на вкус: сладкие или соленые? Соленые, правильно? Раз вы отвечаете, значит, пробовали! А почему они не казались вам грязными? Потому что представляли часть вашего тела! Я, преподобный Мун, додумался до того, что никогда не приходило никому в голову..."13
Что ж, хлопают. И встают, чествуя "преподобного" Муна, самозваного главу самозваной "Церкви объединения", почтившего Россию своим прибытием. Тут же в московском переполненном зале присутствует Джордж Буш, экс-президент Соединенных Штатов. Тоже встает и хлопает. Затем звучно поздравляет "преподобного" Муна с замечательной речью, не смущенный тем, что "преподобный" в этой речи посоветовал Иисусу Христу жениться и обзавестись собственной семьей, что тоже "никогда не приходило никому в голову".
Не надо думать, что христианин Джордж Буш, бывший морской летчик, герой Второй мировой войны, да и президент не из худших, лукавил. Или преследовал некие тайные цели... Нет, срабатывает обычный синдром стадности. Ну и есть известная отвага в том, чтобы вот так вот выложиться перед огромной аудиторией...
Человек, как известно, существо общественное. Все встают и хлопают; очень трудно самому не захлопать и не встать. Все вокруг уверяют, что от телезаклинаний Кашпировского у них пропали бородавки, -- как тут не поверить? Наш отечественный преподобный Чумак зарядил своей энергией завтрашнюю "Вечернюю Москву" -- попробуйте наутро удержаться и не купить газету. Глоба на ночь глядя транслирует миллионам свой "глобальный прогноз" -- миллионы не ложатся спать, ожидают появления брадатого Глобы...
В математике есть понятие множества, есть теория множеств, которой так недостает социологии...
Кончина в цветущем возрасте от банальной хвори калифорнийца Марка Хьюза, создателя "на основе четырех тысяч трав, собранных в Тибете во время полнолуния", универсального спасительного средства "Гербалайф", пошатнула чью-то веру. Но сектоведы отмечают в это самое время неожиданное массовое пополнение общин сайентологов. Их священная книга -- "Дианетика: современная наука душевного здоровья". Знаете ли вы, что медитировать полезнее всего в безлунную ночь?..
Эх, сами-то мы смертны. Вера в чудеса -- бессмертна.
Живописцы Малевич и Пикассо, шоумен Титомир, поэты Иосиф Бродский и Геннадий Айги, литературные критики Александр Генис и Дмитрий Быков, нынешние философы Кедрин с Рабиновичем, психи из австрийской клиники, прозаик Сорокин, наконец, сам "преподобный" Мун, разом венчающий по радио тысячи молодоженов, собирающихся для этого на стадионах, прочие и прочие звезды нашего, увы, звездного века -- все это разные люди. И масштаб их действий разный. И мотивы тоже разные. Далеко не каждый из них бездарен, не каждый безумен, отнюдь не каждый прохвост. Есть личности чрезвычайно значительные сами по себе. Но все они оснащены оглушающим нас апломбом и -- как следствие этого -- способностью создать внимающую им аудиторию. Подчас многомиллионную. Такое стало вполне возможным в наш век массовых коммуникаций, в обществах поголовной (но, не забудем, весьма относительной) грамотности. Когда искусство стало общедоступным, толпа делает выбор в пользу тех, кто способен ее перекричать.
"Я хочу, чтобы все люди думали одинаково" -- таково программное заявление Энди Уорхола, одного из отцов поп-арта, американизированного чеха (Андрей Вархола), завалившего планету бесконечным тиражированием (с помощью элементарного типографского трафарета) изображений банки пепси-колы наряду с банальнейшей мордашкой Мэрилин Монро.
Многие современные так называемые звезды подписались бы под такой программой. Суждено ли ей осуществиться?
Примечания
1. Новая Россия. 1998. № 1. С. 85.
2. Секреты "Черного квадрата" // Наука в России. 1997. № 3. С. 73--74.
3. Цит. по: Тартаковский М. В поисках здравого смысла. М., 1991. С. 144.
4. Европа -- Центр. Берлин, 1996. (Неоднократно транслировалось в эфире.)
5. Кроме книги, упомянутой в примечании 3, см.: Тартаковский М. Историософия. Мировая история как эксперимент и загадка. М.: Прометей, 1993.
6. Интервью Дж. Глэда с Иосифом Бродским//Альманах "Время и мы". Нью-Йорк -- Москва: Искусство, 1990. С. 284.
7. Рейн Е. Избранное. Москва -- Париж -- Нью-Йорк, 1992. С. 121.
8. Цит. по: Кони А. Ф. Воспоминания о писателях. М.: Правда, 1989. С. 616.
9. Весть. Сборник. М.: Книжная палата, 1989. С. 195.
10. Комментарии. М.--СПб., 1997. № 12. С. 187--204.
11. Новые известия. 1998. 7 октября.
12. Литературная газета. 1998. 18 ноября.
13. Цит. по: Дворкин А. Введение в сектоведение. Учебное пособие к курсу "Сектоведение". Н. Новгород.
Комментариев нет:
Отправить комментарий